Яна Гриншпун
Тоталитарные идеологии прошлого века представляли себя как интеллектуальные движения, приносящие прогресс всему человечеству. Например, советский коммунизм, чей красивый фасад покорил большое количество французских интеллектуалов. Или его аватары, такие как маоизм, который был очень модным в европейских академических кругах, особенно в 1960-х и 1970-х годах. Мои молодые коллеги знают, но не представляют какой репрессивный аппарат, сокрушавший миллионы скрывался за прогрессивными лозунгами которыми размахивали эти режимы, обещающие людям лучшее будущее. Следует помнить, что тоталитаризм – это однопартийный режим, не терпящий оппозиции и действующий во всех сферах общественной жизни, включая частную.
На Западе двадцать первого века нет тоталитарных режимов. С другой стороны, Запад знаком со множеством идеологий, которые заимствовали у диктатур прошлого позитивный речевой фасад, скрывающий желание контролировать и наказывать. Это идеологии, характеризующиеся тем, что сейчас называют soft power, потому что они не могут вторгнуться во все социальное пространство. Неофеминистский дискурс, очень популярный в академических кругах, опирается на риторические модели, которые имеют мало общего с классическим универсалистским феминизмом, для которого основной борьбой была борьба за равенство прав, возможностей, доступа к определённым профессиям, свобода выбора жизни, карьеры, партнёра (или партнёрши). Нео феминизм имеет много общего с тоталитарным коммунистическим дискурсом. Последний основывался на идее, что все несчастья пролетариата были вызваны империалистическим угнетателем, абсолютным врагом, с которым нужно бороться. Даже в то время, когда немногие империалисты могли проникнуть за железный занавес, они несли ответственность за все беды пролетарского мира. Точно так же абсолютным врагом радикального феминизма является мужчина, и не имеет значения, что западный мужчина уже «обучен» равенству благодаря достижениям классического феминизма. Радикальный феминизм, в котором объединяются женщины, а иногда и мужчины, которые хотят навязать новый моральный порядок обществу, как и советский коммунизм, создает мифы о воображаемом угнетении. Помимо всего прочего, он религиозен. Неофеминизм скопировал с христианства фигуру святой мученицы. Образ женщины становится абстракцией, которую нужно почитать, неприкасаемым существом, образом угнетённого человечества. Так же, как еврейский народ когда-то обвинялся в богоубийстве, сегодня, в радикальной версии феминизма, мужчину постоянно подозревают во зле (насилии, агрессии, похоти, желании унизить, обидеть, оскорбить и т.д) направленном против несчастной униженной и оскорблённой женщины. Изобретаются « концепты » (псевдонаучный бред), которые выдают за новую «эпистемологию»: «гетеропатриархат», «небинарность», «цисгендерный индивидум». Их с помпой преподают в университете, где можно услышать от дипломированной дамы на уроке гендерных теорий, что гетеросексуальность есть самый страшный вид насилия, причинённый сексуальным меньшинствам. Этой маразматической французской Швондерше наверное никогда в голову не приходило, что не будь в мире «гетеросексуальности» ни её, ни её бедной паствы не было бы сейчас на свете, чтобы слушать эту несусветную чушь, несомую с кафедры в прошлом престижного учебного заведения.
Все жертвы
В последние годы радикальный неофеминизм сформировал образ женщины как жертвы «маскулинизированного» мира. Прошу прощения у почтеннешей публики за жаргон, но он сегодня совершенно официален. Таким образом, «Женщина» превращается в абстрактные концепции, лишенные какого-либо реального социального существования (университетские дамы, министры или врачи не принадлежат к тем же социальным категориям, что и домработницы, рабочие или кассиры). Есть и другие течения феминизма, интерсекционального феминизма, за которые «белая женщина» разделяет статус доминирующей и присоединяется к группе против которой надо бороться. Все сходятся воедино в постулате, что женщины являются жертвами мужчин, их домогательств, насилия, похоти, их власти над социальными структурами, над языком, над литературой, над философией, над искусством, над творчеством.
Неофеминистские делегаты объясняют urbi et orbi, что женщины составляют «угнетенное меньшинство», «презираемое», «униженное» и, прежде всего, «невидимое». Удивительно, что женщины составляют «меньшинство», поскольку по статистике они составляют большинство на Земле. Также примечательно то, что чем больше женщин достигают престижных и влиятельных постов, тем сильнее становится их ярость бредового осуждения мужчин. Причем часто эти разоблачения исходят от лиц, занимающих высокие академические должности, руководящих издательствами и средствами массовой информации. Обычно, «угнетённые» не получают выгоды от всех этих « платформ », которые, как предполагается, принадлежат власть имущим, а тут куда ни плюнь, простите, везде разъярённые фемины, обвиняющие белый патриархат в страшных грехах. Из их прозы мы узнаем, что «изнасилование является определяющей парадигмой сексуальности», [1]что «мужское удовольствие связано с преследованием других» или что мужчины являются «агентами нашего угнетения». Идея «супружеского изнасилования», существование которого никто не отрицает, но регулярность и систематичность которого можно оспорить, с некоторым успехом пропагандируют такие активисты, как Элис Коффин и Кэролин Хаас. Однако мысль о Колюше[2] должна успокоить этих теоретиков супружеского изнасилования как системы взаимоотношений между супругами: «Некоторые мужчины так любят своих жен, что, чтобы не утомлять их, они пользуются женами других».
Радикальный неофеминизм противоположен феминизму
Феминизм как социальное, философское и идеологическое движение, которое позволило женщинам получить доступ ко всем социальным местам, является одним из наиболее важных философских движений, известных нашей цивилизации. Женщины профессора, министры, юристы, магистраты, пожарные, полицейские, журналисты и механики приступают к своим обязанностям после того, как прошли те же стажировки, курсы подготовки и конкурсы что и мужчины. Это несомненное и неоспоримое достижение нашего общества. Настоящая современная демократия по своей природе и по своей сути феминистская; равные права мужчин и женщин оспариваются только в странах, где политическая система недемократична. Однако, как это ни парадоксально, неофеминизм обращается против единственного общества в мире, которое сделало возможными юридическое равенство, политическое и культурное присутствие женщин. Неофеминистки не борются против статуса женщин в Саудовской Аравии, против эксцессов, практикуемых в определенных сообществах, живущих на европейской земле, против мужского шовинизма, присутствующего в так называемых «чувствительных» кварталах » (эвфемизм для « мусульманских кварталов »). Они не поддерживают иранских женщин, которые борются против исламистской диктатуры и погибают в тюрьмах. Они не протестуют против того, что изнасилованной женщине в некоторых мусульманских странах грозит смерть. Нет, они борются против «маскулинизации» науки и знаний против грамматики, которая, как мы тут выяснили, является сексуальным манифестом цисгендерных «самцов»[3].
Сексуальная революция освободила женщин, позволила им контролировать свое тело, свои желания, партнеров, свой сексуальный выбор. Эта свобода шла рука об руку с правом на аборт, еще одним великим достижением феминизма. Свобода предполагает ответственность и способность решать, что для вас хорошо, а что нет. Эта свобода является полной противоположностью положения жертвы, к которой радикальный феминизм пытается низвести женщину. Демагоги этого движения выстраивают нарратив, который превращает ее в жертву посредством инсценировки постоянного морального негодования, разработки дискурсов, объявляющих мужчин виновными по существу и описывает женщин как пассивных существ, страдающих от вредного воздействия «андроцентрического» мира. Такой нарратив жертвы, когда дело доходит до публичного и институционального признания, позволяет получить права, занять место в публичном пространстве, получить форму власти и осуществлять контроль над поведением, межличностными отношениями, языком.
Слежка, исключение и наказание
Эти теории, разработанные в университетах, оказывают сильное влияние на университетскую жизнь. Во дворе Сорбонны часто можно увидеть плакаты и листовки, изображающие женщин как жертв: их партнёров. насилия вообще (без указания того кто его совершает, ибо оно объявлено повсеместным, вызываемым самим появлением женщины в публичном пространстве).
Не за горами время, когда студентки, получившие плохую оценку от своего учителя-мужчины, смогут представить себя жертвами мужского профессорского доминирования. На каждом факультете создана ячейка наблюдения за мужским контингентом, склонным к незаконным действием. Студенткам предлагают жаловаться в случае домогательств. В чём оно заключается, непонятно. Но это деталь, главное пожаловаться. Дело дошло до того, что некоторые коллеги оставляют дверь открытой, когда принимают студенток. Вскорости, надо думать, в каждом классе будут установлены камеры, чтобы зафиксировать этот ужасный male gaze, офтальмологическое преступление против женского пола.
И потом известны случаи, где подобные доносы позвляют порядочно изгадить жизнь неугодному преподавателю. Один мой именитый коллега потерял место в связи с жалобой студенток. После годичного расследования выяснилось, что жалобы были выдуманы. Конечно, бывают реальные случаи, но вопрос в том, где проходит граница «домогательства» и что это такое. Например, недавно одна студентка донесла ячейке, что один коллега сделал ей сексуальное замечание. В чём оно заключалось? Выяснилось, что дамочка красила губы на лекции, сидя перед ним. Он съязвил, сказав что помада ей не идёт. Он ещё жив, но репутация его основательно подмочена. Этот же коллега в течение многих лет расхваливал цвета моей помады в учительской. Оказывается, он меня домогался, а я, испорченная французской куртуазностью, и не подозревала.
Так вот, этот репрессивный нарратив, построенный на личных чувствах или на эффективной пропаганде, находит огромную поддержку в университетском пространстве, где царит невероятный идеологический конформизм. Сегодня интеллектуальный терроризм осуществляется во имя феминизма, где цель эмансипации заменена постоянным осуждением преступлений мужчин «цис-гендеров». Наблюдательные комитеты создаются в парижских университетах, плакаты призывают на «создания безопасного пространства для обсуждения» «транс- или небинарных персон».
Как на этом плакате:
Поскольку точка Годвина стала sine qua non всяческой дискуссии, то я тоже, видя эти плакаты, не могу не вспомнить «Запрещено евреям и собакам». Общность этих запретов состоит в исключении группы людей за то что они есть, за то кем они родились. Казалось бы, человечество уже не раз проходило это деление по половому и этническому признаку. Великий и намного более образованный чем эти банды Швондеров в женском обличии, Карл Маркс должен был бы добавить к своему высказывнию, ставшему афоризмом, что в третий раз история повторяется в виде маразма.
[1] Алис Кофэн «Лесбийский Гений»
[2] Французский комик
[3] Мне очень претит этот термин, но для точности перевода, я вынуждена его сохранить.
Perditions idéologiques 